«О чём я могу говорить с дочерью, если она не знает русской литературы»: Леонид Агутин рассказал о своём детстве, семье и любви к родине

Певец и музыкант Леонид Агутин стал героем нового выпуска программы «Личные связи» писателя и медиаменеджера Юрия Костина, которая выходит на его авторском YouTube-канале.

Журнала Colady с удовольствием передаёт вам самые проникновенные фрагменты этой беседы, из которой мы узнаем о трогательных моментах детства Леонида Агутина, о начале его творческого пути, о знакомстве с будущей женой, о детях, любви к родине и самой заветной мечте. Приятного прочтения!

Юрий Костин: Я даже не знаю, как начинать это интервью, дорогой мой. Ведь ты мой близкий друг. И по каким-то даже параметрам братское сердце. Давай вспомним наши юные годы: мы с тобой в удивительном месте, в школе 863.

Школа 863, так называемый, актовый зал. Здесь, на этой сцене состоялся твой первый концерт. Ну, ты на ней бывал много раз. Как и я, собственно. Потому что в самодеятельности мы принимали участие. Отсюда всё началось. И здесь же всё продолжается. Практически ничего не поменялось.

Что ты чувствуешь, когда вернулся в нашу, родную школу? Какие у тебя были первые ощущения?

Леонид Агутин: Я подъезжаю и понимаю, что вот это места, где за школой мы покуривали… а тут вот отношения с Васькой Борисовым выясняли. А там меня собака укусила один раз. А дальше поехал – тут в торце был музыкальный класс. Я помню, в этом классе большие окна. И подоконник. И можно было спрыгнуть прямо на улицу. А на горе был магазинчик. И помню, когда педагог отворачивалась к пианино что-то играть, говорила: «Поём вместе», был момент, когда она смотрела в сторону от нас. В этот момент можно было шмыгнуть в окно. Это был поступок. Было круто так сделать.

Юрий Костин: Ну, а что поменялось-то? Ты таким же хулиганом и остался, насколько я понимаю.

Леонид Агутин: Ну, в общем, в душе, конечно, всё равно.

Юрий Костин: Лёня, я хочу признаться тебе в двух вещах. Мне никогда не нравились твои песни.

Леонид Агутин: А вторая какая?

Юрий Костин: Нет, если серьёзно, ты помнишь, когда всё это начиналось, что пели, да?

И я очень хорошо помню первый день, когда мы встретились, познакомились. В одной школе учились с тобой, кстати. Это очень важный момент: мы в нашей школе находимся. Это не только твоя школа, это наша общая с тобой школа. И я услышал, как ты поёшь. И многие услышали. И это показалось всем слишком сложно, сложнее, чем песня «Нинка как картинка», например.

Я очень хорошо помню момент, который случился вот здесь: я выхожу из этого зала, и выступает группа на сцене, твоя. И ты поёшь песню. Я останавливаюсь, смотрю на тебя. И что-то внутри такое совершенно непонятное. А это какой-то был дремучий год. Начало 1980-х. Я понимаю: так это же очень большой артист.

Возможно, вас заинтересует: Как начать свой блог, учитывая тренды интернет-маркетинга: 3 главных инструмента продвижения с нуля от Юлии Родочинской

Юрий Костин: И мы с Павлом Игнатьевичем Семёновым, нашим учителем, потом директором одной из школ. Он был по воспитательной работе, за сменку нас гонял. Мы были на твоём концерте, первом таком, наверное, большом, публичном. Ты тогда всех пригласил, и после этого случился как раз этот твой путь большой.

Скажи, ты помнишь тот самый момент, когда ты решил именно музыкой заниматься, а не чем-то другим? Что стало катализатором?

Леонид Агутин: Я помню хорошо, как мамочка моя – не очень… Она не из тех людей, которые могли бы настаивать, заставлять или отвергать полностью моё увлечение. Но она не очень хотела, чтобы я стал музыкантом. Потому что просто она – жена нашего папы. А папа всю жизнь в шоу-бизнесе. Она на шоу-бизнес насмотрелась.

Юрий Костин: Она учительница.

Леонид Агутин: На шоу-бизнес, в принципе, насмотрелась. И, в общем-то, немножко этой судьбы она побаивалась. И, конечно, она пыталась что-то сделать, чтобы я был посерьёзнее – на математику обращал внимание, как-то учился. Это ничего не помогало. Я пытался объяснить: «Мама, ну, это бессмысленно. Я просто трачу время». Я счёт основной понимаю, вдаваться в подробности по химии и физики, по математике – не имеет смысла. Всё равно это будет какая-то гуманитарная история. Просто я, скажем, сомневался, метался между театром, театральным искусством и музыкой. Кстати, поступил потом на режиссёрский, но в результате всё равно – написание песен. И то, что люди, когда ты пишешь песни, их повторяют, им нравится – это та игла, с которой соскочить невозможно.

Юрий Костин: Я знаю очень хорошо, как тяжело ты шёл. Как долго ты шёл. И, наверное, Бог тебе просто помог в какой-то момент. И появился голос. И в этот момент я понял, что сейчас всё будет и в материальном смысле лучше.

Поскольку ты человек искренний и открытый, хотел спросить тебя: шоу «Голос» – это шоу или конкурс? Что там, какой элемент больше присутствует?

Леонид Агутин: Всё-таки показывают по телевизору – в любом случае это шоу. По-другому никто не будет этим заниматься, даже когда оно реалити, это шоу. Когда люди знают, что их снимают, они участвуют в шоу. Всё, дальше жизнь обычная заканчивается. Вот наполнение этого шоу да, действительно, шоу «Голос» – это соревнование страны по вокалу. То есть это спортивное состязание по голосу. К моему, честно говоря, большому сожалению. Я очень рад, что программа стала такой популярной, главной программой в стране певческой такой. Но это неизбежно какие-то издержки. Для меня издержки заключаются в том, что, всё-таки, в основном в «Голосе» в результате соревнуются те, кто поёт громче. То есть ценится не просто исполнительское мастерство, а именно вот так называемый пресловутый вокал. В котором, на самом деле, никто ничего не понимает. Как и в футболе. Такой прикол: страна смотрит футбол – и все разбираются в футболе. Все: «Ну, куда же? Ну, надо было… вот наберут вечно этих…».

Юрий Костин: Ну, понятно, да.

Леонид Агутин: То же самое – вокал. Там 500 тысяч комментариев, которые люди оставляют в интернете, а я считаю, что плохой певец. Вот та – она лучше поёт. Что ты в этом понимаешь – кто лучше поёт? По большому счёту, в конце концов, когда заканчивается шоу, человек садится в свою машину, вставляет диск Елены Ваенги, и в его жизни ничего не меняется. Он слушает то, что ему нравится. А нравятся людям обычно песни вне зависимости от того, кто громче поёт, тише, кантилене. У кого вокал поставлен лучше, кто владеет и головным регистром, и диафрагмой.

Люди ни черта в этом не понимают. Людям просто либо нравится, либо нет, в конечном счёте. Но когда происходит момент самого шоу, люди попадают под этот гипноз. Начинают обсуждать интенсивно, как спортсменов – кто быстрее, дальше и сильнее.

Юрий Костин: Да

Леонид Агутин: И сейчас (когда речь пошла о конкурсе, в котором лучше песню воспринимать на русском языке, чем что-то чужое) ещё на этапе середины конкурса артист может спеть что-то на английском. В этом есть что-то, знаете, от шоу-двойников. Какое-то караоке-шоу. Всё это интересно наблюдать, это как школу откатать в фигурном катании.

Вот откатал школу, спел песню Уитни Хьюстон. Молодец. Но чтобы выиграть, нужно спеть что-то обязательно на русском языке. А на русском языке очень сложно найти современную песню, чтобы она была достаточно вокальной для того, чтобы показать голос. Не потому, что композиторы перестали писать – вовсе нет. Потому что авторы сейчас ориентированы очень на радиоформат. То есть на упрощённый довольно вкус, на быструю съедобность этого продукта.

Я говорю про основные тенденции. Я говорю про общую массу песен, про общее количество – почему их стало меньше, вокальных? Я в этом смысле своё дело сделал. Я думаю, что выпустил на рынок не меньше 10 больших песен, которые вокально довольно сложные, чтобы их спеть, нужно уметь это делать.

Юрий Костин: Личная жизнь твоя периодически становится предметом каких-то разговоров, но, слава Богу, что это не касается, по-моему, твоих дочерей. То есть я несколько раз видел их на каких-то мероприятиях. У них как дела, всё хорошо, по твоим стопам не идут?

Леонид Агутин: Ну, не считая то, что Полька, старшая, она в Лондоне. Она сидит безвылазно в четырёх стенах уже полтора года… нет, год. И это, конечно, в общем, тяжело. Более того, я даже поймал себя на мысли, что мы стали реже созваниваться, потому что ей, в общем-то, нечего мне рассказать. «Пап, да, собственно, ничего не поменялась с прошлого месяца, сидим, ждём, когда всё это как-то…».

Читайте также: «Вход для добрых людей»: режиссёр Юрий Грымов о спасительной миссии театра, актрисе Лолите и любимом зрителе

Младшая в Майями, попроще там, в отличие от всей Америки, более-менее свободная жизнь. То есть она вместе со своим парнем переболевшие, и как-то они…

Юрий Костин: А парень местный?

Леонид Агутин: Парень, да, американец. Хороший парень, добряк, гитарист, естественно, певец, музыкант, в общем. А Лизка, у неё есть коллектив, они играют, но, естественно, это происходит не в том количестве, котором ей хотелось бы. И размах её деятельности творческой не в том количестве, в котором ей хотелось, к сожалению. Ей сказали: «Ты либо продолжай учиться, либо иди работать, потому что мы все понимаем, музыка музыкой, но есть какие-то вещи». Она работает, это не просто даётся, но, в общем, живёт взрослой жизнью, пытается как-то отвечать за свою жизнь сама. Старшая тоже работает. Они такие девчонки ответственные, головастые, в этом смысле я доволен.

Но, конечно, больше всего переживаю за младшую, именно потому, что понимаю её вот эти проблемы. Она сочинила свою первую весомую песню, уже такую профессиональную, когда ей было довольно мало ещё лет, не знаю, лет 13. Она мне показала, и я говорю её маме: «Ну, мы попали, всё». Ещё была надежда, что, может быть, ничего и не будет получаться, потому что, когда не получается, то человек просто как-то от этого отходит, сам по себе. А когда получается, вот проблемы где начинаются. С этой иглы просто так не соскальзывают.

Юрий Костин: Слушай, ну если ей суждено создать достойные вещи, всё будет хорошо, как у вас с Машей (прим. — настоящее имя его жены, псевдоним – Анжелика Варум), собственно, она замечательная певица. Недавно у нас тоже в эфире была, это был шикарный эфир. Ты знаешь моё отношение к её творчеству, я давно тоже знаком с ней, ещё с начала 90-х. А вы, кстати, где познакомились? Вообще, как ваша встреча состоялась?

Леонид Агутин: Где-то за кулисами «Песни года» первый раз подошёл, причём они с папой стояли, с Юрой. А я подошёл, прям сразу говорю: «А чего, давайте, я женюсь». А он говорит: «А чего? Мне, в принципе, нравится предложение». И дочери: «А ты как думаешь?». Это мы шутили, с чего-то надо было начать разговор. А потом я пришёл к ним домой с предложением спеть песню, чуть ли не через год или два после этого разговора. То есть ещё как-то вокруг и около ходил.

Я помню, была «Песня года» в Нью-Йорке, в казино большом «Тадж-Махал, это такой дворец огромный, там спортивные соревнования проходят периодически, бокс и так далее. Ну, и, собственно, концерты. Мы там выступали, у неё была такая юбка узкая, чёрная, в белую узкую полосочку, и белая кофточка сверху. Такой был номер: «Москва-река, возьми меня с собою… Как тяжело любить…» И она играла на гармошке такой, ходила в этой юбочке своей по кочкам, ц-ц-ц-ц. Ну, не обратить внимания на юбочку было невозможно. И я как-то очень, наверное, слишком заинтересованно сказал, что у неё замечательный костюм.

И когда она потом поднималась на сцену, я якобы поднимался за ней, хотя мне не пора было ещё выступать. А ей пора. И, видно, засмотревшись, я неожиданно… она была такая длинная, эта юбка… я наступил случайно на полу этой юбки. И она у неё треснула. Мне было очень стыдно, что я стал каким-то образом виновником этого ДТП. Этого конфуза. Что-то ей пришлось другое надеть, или как-то она чем-то… вышла всё-таки как-то и всё равно отработала.

Юрий Костин: А в Венеции у вас свадьба была, или вы просто туда съездили? Ездили в путешествие? Там просто есть кадры эти.

Леонид Агутин: Свадьба была, да.

Юрий Костин: И есть ещё некая история, может, это легенда, про то, что тебя там в ресторан не пустили из-за чего-то?

Леонид Агутин: Да. В Венеции было… ну как, мы расписались в Москве, а, как бы, свадебное такое путешествие, не знаю… с нами было всего четверо друзей, две пары. Костюмы нам шила Алиса Толкачева, и у нас было два вида костюмов. Вернее, у меня-то один, а у жены было два вида костюмов. Такое платье с большим кринолином, огромным, с розами, больше похожее на официальное такое платье, в котором можно куда-то пойти. И дальше такая юбочка коротенькая, с корсетом, и как жена говорит, шортики. Но я никогда не мог называть их шортиками, я называл это трусами…

Она говорит: «Почему ты такое слово говоришь, грубое?» Я говорю: «Ну, я не могу же назвать это трусиками, совсем же будет, ну, перебор какой-то». Она говорит: «Это шорты!» Я говорю: «Ну, окей, ладно, хорошо, давай называть это, как хочешь. Но ты пришла в ресторан в трусах, ты понимаешь это?» — «Я пришла в шортах!» Вот мы пришли и сели за стол. В общем, подошёл к нам менеджер ресторана и сказал, что мы должны отсюда уйти, потому что мы в неподобающем виде. И сказал он это, глядя на меня. А у меня был пиджак на голое тело.

Юрий Костин: Ну, это нормально.

Леонид Агутин: Да, всего вот так грудь видна. Пиджак. И только из-за этого он сказал, что нужно выйти из ресторана. Мы с ним немножко попререкались, но сказали: «Ну, идите вы в …, мы найдём другой хороший ресторан». И дальше мы встали. И тут-то он весь… увидел, как одета моя жена… И мой пиджак показался цветочками просто. В общем, он нас выгнал. Ну, ничего, мы нашли другой рестик, откуда нас не выгнали. В результате отпраздновали всё, как надо.

Юрий Костин: У меня есть традиция – блиц-вопросы задавать. Ну, наверное, с тобой я, может быть, частично отступлю от этого, потому что, друг мой, с тобой просто приятно разговаривать и интересно. Ты просто постарайся не одним словом, как у нас это принято в проекте, а достаточно коротко ответить на эти вопросы, если ты не против, да?

Вот что для тебя патриотизм?

Леонид Агутин: Мне жена говорит: «И вот это слово, которое я постоянно забываю». Она всегда так делает, чтобы я ей сказал. «Патриотизм?» – говорю? «Да». Чтобы его не произносить, она говорит так. Я считаю себя патриотом своей родины. При этом это не мешает мне быть космополитом. Моя жизнь не крутится вся вокруг России и русского языка. Уж чего там говорить, я на нём мыслю, я на нём зарабатываю, простите, я им думаю. Вот. Я им люблю. И это мои люди, с душой, похожей на мою. С мировоззрением, похожим на моё. Это люди, с которыми я с детства и до конца. И когда я нахожусь там, я всё равно общаюсь с этими людьми отсюда. Я желаю всей своей душой, чтобы всё было как можно лучше, как можно правильнее. Но слова этого я тоже, как жена, сильно боюсь. Потому что за ним много того, что этим словом было оправдано, к сожалению.

Юрий Костин: Кстати, по поводу русского языка. Где-то нашли информацию, что дочь Лиза якобы по-русски не читает. Это слухи?

Леонид Агутин: Уже исправилась эта ситуация, к счастью. Я даже не понял, как это произошло. В её 15 лет мне было страшно, по-настоящему. Я думал, как же я буду передавать ей… о чём я могу вообще говорить с ребёнком, если она не знает русской литературы… Исправились. Сначала, во-первых, она заговорила хорошо. Как-то легко, сама, и особо не учась русскому. Просто как-то прорвало её. Во-вторых, ей её идентичность стала важна. Она говорит, что она русская, и делает это с удовольствием, потому что красивая, умная, талантливая девка, блестяще владеющая английским языком, очень даже может быть русской. И это красиво.

Это приятно даже иногда говорить. Я пытался в детстве сказать, что человек должен быть кто-то. Он должен быть откуда-то. Он не может быть вот это вот… даже в Америке все откуда-то, обрати внимание. Они гордятся этим. «Я латинос, я там…» Либо штат говорят, откуда. Это важно. И твоя идентичность должна быть. Потому что, если ты неотёсанный баран – понятно. Но если ты талантливый человек, достойный, в России, Зимбабве, Никарагуа… Это люди ценят и уважают.

И третье – вдруг она стала отвечать на смс уже не по-английски, а по-русски. Я говорю: «Лиза, скажи, пожалуйста, честно – это потому, что у тебя появилась потребность читать-писать по-русски, или потому, что ты стесняешься моего английского?» – «Ну, я не стесняюсь, папа, в принципе, хотя, конечно… Но, а что, я неправильно отвечаю?» — «Нет, – говорю, – ты молодец, держись. По крайней мере, уж с одним-двумя человеками в жизни ты можешь по-русски общаться. Тебе только на пользу пойдёт».

Юрий Костин: Что тебя больше всего пугает в современном мире?

Леонид Агутин: Ты знаешь, меня больше всего пугает сила современных политтехнологий. Мир так легко и так массово умудряется поворачиваться то в одну, то в другую сторону целыми миллиардами людей.

Мне казалось, что открытость любой информации, практически любой, количество этой информации, которая в Сети находится, делает людей рассудительными. В принципе. Не делящими мир на чёрное и белое. Способными принимать какие-то решения. Способными идти на компромиссы. Способными беречь хрупкость мира. Способными слышать друг друга. Но нет! Появляется промоушен какой-то информации, и люди начинают сходить с ума.

Как будто другой информации не существует. Как будто бы вы не можете посмотреть ничего другого. Вам даже не хочется. А потому что информации такое количество, что люди не успевают о чём-то другом думать. Они получают очень грамотно, профессионально, чётко в голову свою две-три плакатные фразы. То есть фактически мир сделал сумасшедший по своей ширине скачок в технологиях, да и в жизни. А остался, в результате, на том же уровне.

Юрий Костин: Чего ты больше всего не любишь в этой жизни?

Леонид Агутин: Пошлости.

Юрий Костин: Мечта?

Леонид Агутин: Мечта – это… это просто страшно даже сейчас такое говорить. Я сейчас похож на эту… королеву красоты, знаешь, которая говорит…

Юрий Костин: Мир во всём мире?

Леонид Агутин: Мир во всём мире.

Юрий Костин: Но она у тебя именно эта?

Леонид Агутин: Она у меня есть.

Юрий Костин: Слушай, у меня такая же мечта. Ну, и пара материальных ещё.

Леонид Агутин: Ну, это само собой. Но мы как-то с этим более-менее справимся. А это от нас не сильно зависит. И поэтому я об этом мечтаю.

Юрий Костин: Давай мечтать вместе. Как говорится, мечтать не вредно, во-первых. А мечтать о благородных вещах полезно и очень правильно. И чем больше людей будет мечтать о мире во всём мире… ох, это было бы так замечательно. Как говорила бабушка моя, царство ей небесное: «Лишь бы не было войны». Потому что, на самом деле, со всем остальным мы справимся.

Дорогой мой друг, дорогой Лёнечка, наш большой замечательный артист, спасибо тебе, что ты украсил наш проект своим интеллектом. Наша беседа мне доставила огромное удовольствие. Я тебе очень благодарен. До встречи.

Леонид Агутин: Спасибо тебе. Спасибо.

Полную версию это интервью вы можете посмотреть в видео-формате