«Талантливое чудовище»: почему Цветаева не любила младшую дочь и не спасла её от тяжёлого ухода из жизни?

Если вы выросли в больших семьях, то наверняка в детстве хотя бы раз спорили с братьями и сёстрами, кого родители любят больше. Обычно матери и отцы с одинаковой теплотой относятся ко всем детям, или тщательно скрывают свои чувства к определённому ребёнку. Но у Цветаевой это скрыть не получилось — теперь каждый знает, какую свою дочь она любила больше, а какую оставила погибать в муках.

Было ли это ужасной жестокостью или единственно возможным вариантом? Разберёмся в этой статье.

Ненависть к одной и безоговорочная любовь к другой

Великая русская поэтесса Марина Цветаева была не только эмоционально чёрствой по жизни, но и прежде избалованной и окружённой прислугами. Она просто не умела проявлять заботу к другим и не особо любила детей: однажды на ужине с друзьями она уколола чужую малышку иголкой, чтобы та не трогала её туфли.

«Почему я люблю веселящихся собак и не выношу веселящихся детей?!», — как-то восклицала она в своём дневнике.

Вот и стала девушка матерью… своеобразной. До сих пор современники ведут споры о её добропорядочности и любви к дочерям. Впрочем, гадать долго не приходится — страницы дневников женщины буквально сами кричат о ненависти к одной из своих наследниц.

Негативные чувства выражались и в поступках.

«Ужасно жалко ребёнка — за два года земной жизни ничего кроме голода, холода и побоев», — писала Магдана Нахман о жизни маленькой мученицы, на которую у матери не хватило любви.

Но несчастной стала лишь одна малышка, так как свою старшую дочь Ариадну прозаик безмерно обожала, особенно в младенчестве: в первые годы жизни малышки, страницы молодой матери пестрели восторженными фразами о ней. Каждую неделю Марина Ивановна пересчитывала все зубы дочки, все слова, которые она знает, описывала, что она умеет делать и чем превосходит остальных детей.

А описывать было что. Аля (так её сокращённо называли в семье) была под стать своим гениальным родителям. С ранних лет вела дневники, постоянно читала, выражала интересные мысли по разным вопросам и даже писала стихи — некоторые из них поэтесса напечатала в одном из своих сборников.

Молодая мать была абсолютно уверена в способностях своего первенца:

«Как ты себе представляешь Алю в будущем? Какова должна быть нормальная дочь Серёжи и меня?.. И вы ещё думаете, что у вас может быть нормальная дочь?!.. Она, конечно, будет поразительным ребёнком… К двум годам она будет красавицей. Вообще я ни в её красоте, ни уме, ни блестящести не сомневаюсь ни капли… Аля нисколько не капризна, — очень живой, но «лёгкий» ребёнок», — писала она о ней.

«Я никак не могу её любить» — поэтесса-зверь

По её цитатам можно понять, что у Марины были слишком завышенные ожидания на детей: она хотела, чтобы они выросли уникальными, необычными и одарёнными, как сама она. И если Аля этому соответствовала, то, не заметив гениальности Иры, мать на неё озлобилась. В итоге Цветаева махнула на вторую дочь рукой, почти о ней не заботилась и ничего в неё не вкладывала. Относилась как к животному — с которыми, кстати, поэтесса регулярно сравнивала всех детей.

Например, когда из дома нужно было отойти, а оставшаяся в квартире еда должна была остаться нетронутой, поэтесса привязывала маленькую Иру к стулу или «к ножке кровати в тёмной комнате» — а то однажды девочка за недолгую отлучку мамы успела съесть целый кочан капусты из шкафа.

На малышку почти не обращали внимания, а от друзей семьи и вовсе чуть ли не скрывали. Как-то Вера Звягинцова рассказывала:

«Всю ночь болтали, Марина читала стихи… Когда немного рассвело, я увидела кресло, всё замотанное тряпками, и из тряпок болталась голова — туда-сюда. Это была младшая дочь Ирина, о существовании которой я до сих пор не знала».

К дочкам поэтесса проявляла и разную терпимость: если Але в младенчестве она прощала порчу обоев, поедание извёстки со стен, купание в помойном ведре и баловство со «спичечными и гадкими папиросными коробками», то Иру, которая в том же возрасте могла часами напевать одну и ту же мелодию, а в приюте биться головой о стены и пол и постоянно покачиваться, женщина считала недоразвитой.

Ира плохо обучалась новому — значит, глупа. Аля отказалась ходить в школу — значит, слишком для неё умна. Так, видимо, и считала молодая мать исходя из её записей о старшей:

«Мы её не заставляем, надо, наоборот, приостановить развитие, дать ей возможность развиться физически… Я ликую: спасена! Аля будет читать про Байрона и Бетховена, писать мне в тетрадку и «развиваться физически» — всё, что мне нужно!».

Но, хоть Алю Марина и любила больше, к ней она тоже порой чувствовала нездоровую ревность и злость:

«Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствую отвращение, чуждость, никак не могу любить», — писала о ней.

Сдала собственных детей в приют, так как не хотела работать

Сложные постреволюционные годы. Голод. Переводчице не раз предлагали помощь, но она не могла её принять из-за гордости. Хотя помощь была нужна: денег не было, как и возможности заработать. Муж пропал.

«Я больше так жить не могу, кончится плохо. Спасибо за предложение кормить Алю. Сейчас мы все идём обедать к Лиле. Я – нелёгкий человек, и моё главное горе – брать что бы то ни было от кого бы то ни было… С марта месяца ничего не знаю о Серёже… Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофеля, остаток от пуда «одолжённого» соседями — весь запас!.. Живу даровыми обедами (детскими)», — писала девушка в письме Вере Эфрон.

Хотя, говорят, на самом деле возможность работать была, или был вариант хотя бы продавать драгоценности на рынке, но ведь поэтесса никак не могла себе позволить заниматься «скучным делом» или унижаться на ярмарке, как какая-то мещанка!

Чтобы не дать дочкам умереть от голода, поэтесса выдаёт их за сирот, запрещает им называть её мамой и временно сдаёт в приют. Конечно, изредка она навещает девочек и приносит им сладости, но именно в тот период появляется первая трагичная запись об Ирине: «Я никогда её не любила».

Болезни девочек: спасение любимой и страшная гибель ненавистной дочки

В приюте Ариадна заболела малярией. Тяжело: с лихорадкой, высокой температурой и кровавым кашлем. Марина регулярно навещала дочь, кормила её, выхаживала. Когда во время таких визитов у прозаика спрашивали, почему она хотя бы немного не угостит маленькую, она чуть ли не приходила в ярость:

«Делаю вид, что не слышу. — Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина?!!», — писала она в своих дневниках.

Слова были услышаны судьбой: вскоре заболела и Ирина, тоже малярией. Вылечить обеих было женщине не по силам — пришлось выбрать только одну. Безусловно, счастливицей оказалась именно Аля: ей мама приносила лекарства и сладости, а вот её сестру продолжала не замечать.

В тот период ещё очевиднее стало отношение Цветаевой к младшей дочери: порой она проявляла к ней не только равнодушие, но и какое-то отвращение. Особенно острым это чувство стало после жалоб на то, что двухлетняя Ирочка всё время кричит от голода.

Об этом в письмах сообщала и семилетняя Аля:

«У Вас я ела лучше и наедалась больше, чем у этих. О мама! Если бы Вы знали мою тоску. Я не могу здесь жить. Я не спала ни одной ночи ещё. Нет покою от тоски и от Ирины. Тоска ночью, и Ирина ночью. Тоска днём, и Ирина днём. Марина, я в первый раз в жизни так мучаюсь. О как я мучаюсь, как я Вас люблю».

Марина разозлилась на Иру: «При мне она пикнуть не смела. Узнаю её гнусность». Напомним, что малышке тогда ещё и трёх лет не исполнилось — какая может быть гнусность?

Когда Марина пришла забирать любимую дочку (единственную, ведь младшую она так и оставила погибать в приюте), ей передали все письма семилетней Ариадны. В них девочка ежедневно описывала, как невыносимо Ира кричит от голода, и как она испражняется на кровать из-за постепенного отказа органов. От матери к Але тоже передалась ненависть к младшей сестре, которую она порой выплёскивала на бумаге:

«Я Ваша! Я страдаю! Мамочка! Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Она отравляет мне жизнь».

Цветаеву вновь возмутила «гнусность» ребёнка, и она лежащую в муках Иру так ни разу не навестила, не передала ей даже кусочек сахара или ломтик хлеба, который мог бы облегчить страдания. Вскоре Марина услышала ожидаемые слова «Ваш ребёнок умер от голода и тоски». Женщина на похороны не пришла.

«Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила её в настоящем, всегда я мечте — любила я её, когда приезжала к Лиле и видела её толстой и здоровой, любила её этой осенью, когда няня привезла её из деревни, любовалась её чудесными волосами. Но острота новизны проходила, любовь остывала, меня раздражала её тупость, (голова точно пробкой заткнута!) её грязь, её жадность, я как-то не верила, что она вырастет — хотя совсем не думала о её смерти — просто это было существо без будущего… Иринина смерть для меня так же ирреальна, как ее жизнь. — Не знаю болезни, не видела её больной, не присутствовала при её смерти, не видела её мёртвой, не знаю, где её могила», — такими словами заключила неудачливая мать жизнь своей дочери.

Как сложилась судьба Ариадны

Ариадна была одарённым человеком, но её талантам так и не суждено было раскрыться в полной мере – значительную часть своей жизни Ариадна Сергеевна Эфрон провела в сталинских лагерях и сибирской ссылке.

Когда её реабилитировали, ей к тому времени исполнилось уже 47 лет. У Ариадны было больное сердце, она пережила неоднократные гипертонические кризы ещё в молодости.

На протяжении 20 лет после освобождения из ссылки дочь Цветаевой занималась переводами, собирала и систематизировала литературное наследие своей матери. Ариадна Эфрон умерла летом 1975 года на 63 году жизни – от обширного инфаркта.